В далёком 1834 году великий русский поэт написал эти строки, которые мало вяжутся с традиционной русской культурой. Как это счастья нет? Какой такой покой? Какая воля? «Вольная воля» или, может, «воля к жизни», заставляющая мечтать, а мечта — лихая «доля», толкающая на «побег»? (Велик и могуч русский язык!)
Зато одна эта строка как нельзя лучше объяснять весь смысл буддизма. Так, первые слова, «на свете счастья нет», абсолютно точно соответствую первой благородной истине буддизма: «Всё есть страдание». Мир наполнен не счастьем, но страданием.
«Но есть покой», - покой нирваны в буддизме означает как высшее бытие, так и высшую цель человеческого существования.
«И воля», - если исходить из «вольной воли», то есть Абсолютной свободы, ради которой лирический герой «замыслил побег», то эта «воля» созвучна идее Высшего Освобождения, которой буквально пронизана вся многовековая история Индии, включая буддизм:
«Как же понимается освобождение от сансары, часто уподобляемой в индийских текстах болоту, в котором живые существа увязают, или океану, в котором они тонут? Очень по-разному: для недвойственной веданты освобождение – это обретение мистического гносиса, знания тождества истинного "я", подлинной самости человека (атман), и абсолютного духа (Брахмана), для санкхьи это разотождествление духа и материи, для теистической веданты – единение с личностным Богом, подобное единению влюбленных, для джайнизма – освобождение души от связи с неодушевленным миром, с материей, для буддизма Тхеравады – угасание страстей и влечений, пресечение неведения, для буддизма Махаяны – постижение своей собственной природы как природы Будды и осознание пустотности (понимаемой как отсутствие самобытия) сущего. Но в любом случае, это выход из круговращения сансары, прекращение перехода из одного существования в другое, конец страдательности и постоянной обусловленности одного состояния другим, выход из мира претерпевания в мир свободы (мокша, нирвана, кайвалья, мукти). Именно свобода, абсолютная и трансцендентная, и образует высшую и безусловную ценность традиционной индийской культуры» (Е.А.Торчинов, «Пути философии Востока и Запада»).
Философия жизни Артура Шопенгауэра, написавшего в 1818 году свой фундаментальный труд «Мир как воля и представление», впитала в себя великую восточную мудрость как индуизма, так и буддизма. «Философ пессимизма» Артур Шопенгауэр явно недолюбливал «философа оптимизма» Готрифда фон Лейбница, провозгласившего концепцию лучшего из миров (по-французски — “meilleur des mondes possibles”). Бывший изгоем и непризнанным гением бо́льшую часть своей жизни, Шопенгауэр выразил своё отношение к оптимизму Лейбница весьма пространно, в полном соответствии с первой благородной истиной Гаутамы Будды:
«Если бы каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет, и если провести самого закоренелого оптимиста по больницам, лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через поля битвы и места казни; если открыть перед ним все тёмные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного любопытства, то в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за meilleur des mondes possibles».
Что же касается «покоя» и «воли», то при желании можно истолковать «волю» как «волю к жизни» — онтологическую основа мира в философии Шопенгауэра. Эта основа бытия по своему характеру динамична, отождествляется с движением и противоположна покою. Отрицание, упразднение «воли к жизни», которая созвучна «жажде жизни» (тришна) в буддизме, означает достижение некоего метафизического «ничто», которое напоминает противопоставление нирваны и сансары:
«Мы же, напротив, открыто исповедуем: то, что остается после окончательного упразднения воли для всех тех, кто еще исполнен воли, есть, конечно, ничто. Но и наоборот: для того, в ком воля обратилась и отринула себя, этот наш столь реальный мир со всеми его солнцами и млечными путями — ничто».
С точки зрения эмпирического мира, мира сансары, нирвана – ничто.
С точки зрения нирваны, достигаемой в ходе Пробуждения, весь эмпирический мир, сансара – ничто.
Движение и покой, реальность эмпирическая и сверхэмпирическая, что за ними стоит? Именно в этом контексте, как онтологическом, так и гносеологическом, можно трактовать пушкинские строки и с точки зрения новой научной парадигмы: https://sites.google.com/site/realitywilllife/
Так, может, Пушкин в душе был буддистом? Нет, не формально, а на том глубинном философском уровне бессознательного, о котором Карл Густав Юнг сказал: «Глубоко в сознании человечество едино».
Ответить с цитированием