Истина буддизма утверждается в четырех "благородных истинах": о существовании страдания (духкха), причине страдания – влечении, привязанности (тришна, таньха), о состоянии прекращения страдания (нирвана), пути прекращения страдания (благородный восьмеричный путь – арья аштанга марга). Моральная категория "страдания" выступает во всех "четырех истинах" в качестве универсального квантора миросозерцания. Страдание в буддизме, в отличие от христианства и ислама, не есть следствие утраты более совершенного состояния (грехопадения), а присуще как фундаментальная характеристика бытия всему существованию. Будучи субъективным качеством индивида, оно абсолютизируется, распространяясь как неотъемлемая часть на весь объективный мир. В этом выражается мифологичность миросозерцательного понимания "страдания" в буддизме и его внутреннюю близость к гностическим доктринам, представляющим мир как несовершенный, а тело как источник зла и мучений. Идея страдания в буддизме коренится в самом чувственном восприятии мира, жизнь в котором, при абсолютизации этой категории в мирочувствовании приобретает характер невыносимой мучительности. "Рождение мучительно, дряхлость мучительна, соединение с неприятным мучительно, мучительно отделение от приятного, и всякое неудовлетворяемое стремление тоже мучительно"(4). Буддизм как мифологическая система живет универсальной вечностью чувства страдания жизни, а как религиозная система он создает психологическую установку отвращения к жизни, внешнему миру, аффектам, выстраивая целостную практику перестройки сознания человека.
Вторая "истина" буддизма – о причине страдания поясняется через принцип зависимого происхождения и доктрину кармы. Философская антиметафизичность буддизма, здесь тонко восстанавливается психологической "метафизикой" – из ощущения возникает жажда (танха), стремление приводит к привязанности (упадана), которое накапливает карму (бхаву) нового рождения и смерти, бесконечного страдания и отчаяния.
Третья "истина" проповедует о высшем состоянии блаженства (нарама сукха), иначе нирвана (от санскритского "нир" – угасать, стихать).
Четвертая "истина" выражена в каноне восьмеричного пути: правильные взгляды, правильные стремления, правильная речь, правильное поведение, правильный образ жизни, правильная направленность мысли и правильный экстаз. Четыре благородные истины и другие идеи создают взгляды, правильность которых зависит от волевой направленности к их созерцанию (четана). Это этап "праджня" – понимания дхармы, "различающее знание". Правильное стремление направлено к отречению от мира; правильная речь, к воздержанию от ложных и пустых слов, правильное поведение, к очищению от печали и пустых форм деятельности (обрядность, ритуалы, заклинания, жертвы); правильный образ жизни, к внутреннему очищению от желания жить. Это этап "шилы" – соблюдения обетов или нравственности. Правильная направленность мысли ведет к желанию мыслить; правильный экстаз, к достижению незамутненного покоя. Это этап "самадхи" – правильного сосредоточения. Как видим, истина буддизма очень психологична, она доступна индивидуальности, но не есть в ней знание индивидуальности, корень которой авидья (невежество), она мифологична, ибо она есть отсутствие знания индивидуальности. Пример авидьи – негативной фатальной силы - не знания себя мира, творящего ущербные формы кажущихся индивидуальных существ и вещей – являет собою принцип иррациональной основы буддизма. Характер иррациональности в буддизме мифологический, как системообразующий принцип этот тип иррациональности приводит к оцельнению весь образ жизни саньясина-монаха при достижении им "просветленного" состояния сознания и влияет на все умозрительные формы сознания в буддизме, имеющие характер философской рациональности. Это состояние не чистой философской рефлексии или религиозного откровения, а синкретичная парадоксальность сознания, мифологическая феноменальность, проявляющая экстатическую природу иррационально-"пустотного" глубинного опыта человеческой природы. В современном экуменизме неомифологизм буддизма проявляется в том, что мистический опыт буддизма сходен с опытом других мистических практик, следовательно, дело не в словах и в символах, а в схожести данной иррациональной стороны человеческой деятельности.
А.А. Мишучков
БУДДИСТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ: РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ