[...] когда Благословенный только достиг [Совершенного] Пробуждения, он пребывал в [деревне] Урувела на берегу реки Нерангара у подножья пастушьего1 древа баньян. И когда он пребывал там один, в полном уединении, в его уме возникла мысль: «Дхамма, [ныне] мною постигнутая, глубока, сложна для понимания, трудна для осознания, умиротворённа, чиста, лежит за пределами всех суждений, утончённа и доступна лишь мудрым. А это поколенье [людей] увлекается [лишь] привязанностями, побуждается и услаждается [только] привязанностями. Для поколенья [людей], увлечённых [лишь] привязанностями, влекомых и услаждающихся привязанностями, трудно будет понять зависимость возникновения одного от другого. Кроме того, состояние, [мною достигнутое], слишком труднопостижимо, [ибо оно суть] растворение всех порождений ума, отказ от всех обретений, прекращение жажды, бесстрастие, угасание [страданий] и Освобождение.
Буде же стану я наставлять Дхамме, а другие меня не поймут, это будет обременительным, изнурительным для меня».
И тут же такие гатхи, не звучавшие в прошлом, не слыханные [кем-либо] ранее, сложились у Благословенного:
Покончено ныне с учением,
мною с великим трудом постигнутым.
Дхамма сия слишком сложна для постиженья теми,
кто предан влечению и отвержению.
Столь сокрытое, глубокое, тонкое,
сложное для пониманья, всему [привычному] противоречащее
не воспримут страстям предающиеся,
объятые тьмы покровом.
И ум Благословенного, так помыслившего, склонился к пребыванью в покое, а не к обученье иных Дхамме...