Осколки. Старые записи
В НАЧАЛЕ БЫЛ ЦВЕТ
Просматривал журнал «Искусство» и обнаружил очень интересную репродукцию. Называется картина «День Первый» и представляет собой просто холст, залитый красной краской. Только красный цвет и все. Поразила меня точность интуиции художника. Действительно – День Первый.
Да, Я ЗНАЮ, что красный цвет возникает до всякого сознания, существования, мысли. Я ПОМНЮ его за секунду ДО жизни. Все остальное возникает лишь вслед за ним. Красный цвет – это и есть рождение и смерть. Это цвет становления. Цвет жажды, томления, надежды, боли, разочарования, страсти, восторга, муки, мольбы, ожидания, отчаяния, вдохновения. Цвет биения сердца. Цвет открытой раны.
Цвет этого мира.
Ужасающий и неизбежный цвет.
Вот так художник делает одно лишь движение, один жест, один мазок, который может вобрать в себя все мироздание. Сколько слов понадобится, чтобы выразить это? Да и зачем слова? Зачем звуки, запахи, касания, все, что ПОСЛЕ цвета? Любой смысл можно выразить цветом. Мир – это цвет. И у каждого цвета – свой мир. И у каждого мира – свой цвет.
Ван Гог
Какая страшная судьба! Какое страдание непомерное, какой внутренний
пожар! Он даже дышать не мог в этом огне, только кричать, только
кричать. Все в нем и вокруг него полыхало: его сердце, его дыхание, его
краски и холсты, лепестки его подсолнухов и искаженные жаром потоки
воздуха в его картинах. Обожженный, он весь был – сплошная боль.
Бедный, бедный Ван Гог! Как хочется защитить его от
этого огня, от жестокости мира, от мерзавца Гогена в красных штанах.
Закутать в черный ледяной плащ, затушить, заглушить, остудить этот невыносимый жар! Успокойся, дорогой, успокойся!
Загадки реальности
Где лежат мои электронные письма? В какой точке пространства? На какой
полочке или в каком столе? Почему мои слова проявляются на вашем
мониторе, стоит лишь вам нажать клавишу? Как мои нематериальные письма
становятся материальными?
Какая нереальная вещь эта реальность.
В комнате с белым потолком
Этот новорожденный солнечный свет разбудил во мне какое-то смутное
воспоминание о себе, о том, каким я был в этой жизни. На какое-то
мгновение ко мне возвращается прежнее мироощущение. Чтобы продлить это
состояние, я достаю с верхней полки шкафа пропыленный, давно заброшенный
проигрыватель и ставлю хрипящую, чудом дожившую до этого дня пластинку с
когда-то любимой, такой "моей" песней "Наутилуса".
"Я пытался уйти от любви,
Я брал острую бритву и правил себя."
Знакомые звуки мгновенно воскрешают : закутанный в клетчатый плед нервный
озноб, бегущие по стенам отражения уличных огней, возвышенно-печальное
утверждение молодости и красоты.
"В комнате с белым потолком,
С правом на надежду."
Но мой эксперимент удается лишь отчасти. Словно во сне, я не могу
ухватить самое главное, не могу восстановить себя, вспомнить себя, стать
собой. То, что было мной - что это? Где это? Зачем это?
"Твоё имя давно стало другим,
Глаза навсегда потеряли свой цвет.
Пьяный врач мне сказал: тебя больше нет,
Пожарный выдал мне справку,
Что дом твой сгорел."
Становится скучно. Я снимаю пластинку, сбрасываю наваждение, как
ненужный сон.
Остается лишь послевкусие сна, который не можешь вспомнить.
"Я ломал стекло, как шоколад в руке... "
Я ломал стекло...
Ломал стекло.