И вот у меня, монахи, пребывающего подобным образом в усердии, старании и решимости, возникает сострадательный помысел. Я осознаю так: «Вот у меня возник сострадательный помысел. И ведь он не приносит мучение мне, не приносит мучение другим, не приносит обоюдное мучение, способствует возрастанию мудрости, не сопряжен с досадой и ведет к Ниббане». И если бы ночью я замышлял и обдумывал его, то я не предвижу страха из-за этого. И если бы днем я замышлял и обдумывал его, то я не предвижу страха из-за этого. И если бы ночью и днем я замышлял и обдумывал его, то я не предвижу страха из-за этого.
( Rattiṃ cepi naṃ, bhikkhave,
anuvitakkeyyaṃ anuvicāreyyaṃ, neva tatonidānaṃ bhayaṃ samanupassāmi. Divasaṃ cepi naṃ, bhikkhave,
anuvitakkeyyaṃ anuvicāreyyaṃ, neva tatonidānaṃ bhayaṃ samanupassāmi. Rattindivaṃ cepi naṃ, bhikkhave,
anuvitakkeyyaṃ anuvicāreyyaṃ, neva tatonidānaṃ bhayaṃ samanupassāmi. )
И все же, от того, что я слишком долгого замышлял бы и обдумывал, мое тело изнурялось бы. При изнуренном теле ум волновался бы. Когда ум взволнован, он далек от собранности. И вот этот ум, монахи, я уже внутренне устанавливаю, осаживаю, объединяю и собираю. По какой причине? – «Пусть мой ум не будет взволнован»[5АК].